…На днях я видела большую черную собаку – она лежала околевшая на центральной улице миллионного города, прямо под фешенебельной витриной бутика. Изысканный мрамор был безобразно испачкан ее кровью. Думаю, она испустила последний дух ночью, а выбрала это место из-за света – в последние мгновения своей жизни она шла к людям и искала у них спасения. И не нашла…
Первым в моей жизни черным псом был цепной дворняга с криминальной кличкой Жулик. Бабушка рассказывала, что, будучи щенком, он проявился слишком ласковым и игривым. Так дед его бивал палкой, чтобы озлобить. Жулик озлобился. Никого на шаг не подпускал, даже бабушка миску с кормом подвигала к нему с опаской. Делал он исключение только для меня – мне было 4-6 лет, когда я возилась с ним как с куклой. Хотя «как с куклой» для меня странное выражение – с куклами-то как раз я и не играла. Зачем они мне, если есть это чудо – собаки… Жулик ни разу на меня не рыкнул, лизал руки и цепь таскал вокруг меня осторожно, чтобы не задеть. Взрослые сначала пытались препятствовать, а потом, увидев такую идиллию, доверились ситуации. Жулика не стало весной – помню, приехали проведать бабушку, а будка пустая…
Еще много лет после Жулика в бабушкином дворе не приживалась ни одна собака, какие-то хвори к ним постоянно цеплялись, а рыжий Каштан и вовсе спятил – сгрызал несколько раз свою будку. Бабушка попросила соседа-охотника «завезти» его…
Летом следующего года я уговорила маму привезти бабушке щенка одной из моих подопечных, я была мамкой для всех бездомных дворняг во дворе. Эта собачонка с газельими глазами и ушами-бабочками щенилась всегда щедро – не меньше пяти… Я выбрала черную шуструю сучечку, назвала ее Чернушкой и привезла к бабушке.
Это была моя вторая черная собака. Но ненадолго. Чернушка вела себя беспокойно – несколько дней скулила по ночам, видно рановато я ее от мамы отлучила. Я поставила коробку у своей кровати и вставала успокоить ее. Однажды утром я проснулась, а коробка пустая. Выбежала во двор – Чернушки нет. Бабушки тоже. Через какое-то время бабушка пришла, я стала ее расспрашивать, а она ответила, что знать ничего не знает – наверное, собачонка сбежала в приоткрытую «хвортку» (калитку то бишь). Конечно, я ей не поверила, но расспрашивать больше не стала. С этого момента моя добрая ласковая бабушка виделась мне совсем в ином свете… Рациональность, практичность, целесообразность. Граничащие с жестокостью. Я еще столкнусь с этим, но, увы, – уже в мамином лице…
Мы приехали в Надым, приполярный город. Жили на окраине, в деревянном коттедже, а напротив нашего дома на две семьи – так называемые «балки» (с ударением на последний слог). Это утепленные вагончики, которые при освоении Севера предназначались как временное жилье для строителей. Но многие семьи потом жили в таких условиях годы и даже десятилетия…
Я возвращалась из школы. Прямо напротив порога сидел черный пес. Похож на спаниеля, но гораздо крупнее. Как будто спаниеля скрестили с ньюфом. Сидел неподвижно и пристально смотрел на дверь одного из соседских вагончиков. На улице мороз под сорок, а он сидит как вкопанный, не шевелится, морда покрылась инеем. Я пыталась его «разговорить». Никакой реакции. Забежала в дом, нужно его накормить. Первое, что попалось – мясо, заготовленное мамой на отбивные к ужину. Я вынесла его, предложила – поразительно, даже ноздри не шевельнулись. Вот это воспитание, вот это выдержка (на собаке был ошейник). Просто дворянин! Я оставила мясо на снегу, сама вошла в дом и стала наблюдать за ним из окна. Пес несколько раз менял место наблюдения за вожделенной дверью, но к мясу не подходил. И только когда уже стало темнеть, я отлучилась от окна ненадолго. А когда выглянула вновь, не обнаружила ни собаки ни мяса. Эта истории продолжалась несколько дней – он приходил в одно и то же время, исправно буравил глазами дверь, а с началом темноты уходил. Но с каждым днем он мне все больше доверял. И примерно через неделю даже решился войти в гости. Папа в этот день приехал домой раньше. Каково же было его удивление, когда из открывшейся двери на него бросился с лаем черный лохматый медвежонок. Потом я узнала от соседей, что пса зовут Топой, что воспитал его парень по имени Дима, а когда хозяин уехал учиться в Тюмень, Топа стал бегать по округе к тем домам, где когда-то бывал с хозяином и ждать его. Что выпирающая кость на лбу, отечный мешок под шеей и занос вправо задних лап при беге – это последствия травмы, когда Топу пытались убить, проломив ему череп чем-то металлическим. Дима выходил его. Взять с собой в Тюмень пса не мог – жил там в общежитии. А Топка остался на попечении у отца Димы, пьющего и неприятного человека. Топке всегда предоставляли свободу днем, а ночью запирали в вольере.
Ко мне Топа стал ходить поначалу как тайный воздыхатель – только днем. По ночам возвращался в прежний дом. Но через пару месяцев стал иногда оставаться и на ночь. Однажды днем в дверь позвонили – на пороге стоял симпатичный молодой парень, а Топка бросился к нему с радостными завываниями. Я поняла – это хозяин, приехал на каникулы. Топа не приходил несколько дней. Я не спала ни минуты, вся осунулась и отчаялась – думала, больше не увижу его. Но он вернулся! И больше ни разу не уходил. Он что-то понял для себя и как будто сделал выбор.
Когда меня с тех пор кто-то спрашивал – была ли моя первая любовь несчастной, я отвечала: «Она была прекрасной, пока нас не разлучили родители…»
Родители получили квартиру, с «земли» приезжала жена брата, отягощенная новорожденным племянником и неприязнью ко всем лающим и виляющим хвостами. Одним словом – убежденная кошатница. Она убедила и родителей, что собаке при маленьком ребенке в квартире не место. Главный мамин аргумент для меня был таков: у Топы есть другие хозяева. Он не останется на улице – ему ведь есть куда идти. Рационально? Да. Практично? Более чем.
А главный удар – переезд они организовали в мое отсутствие, когда я была на каникулах в Украине, а мой Топа за три тысячи километров от меня снова сидел напротив двери – только теперь уже моей двери.
Когда я приехала, в тот же день бросилась к коттеджу, но не застала его. Соседи сказали – он бывает каждый день. Я стала регулярно ходить после школы. И однажды мы встретились… Вранье, что собаки не плачут. Они рыдают, когда им больно.
Я привела его в квартиру, покормила, сделала подстилку в коридоре и стала ждать родителей. Решительная и непреклонная.
Нетрудно догадаться, что мне, 15-летней девчонке не удалось переломить взрослую рациональность и практичность. Брат увел Топу. Больше я его не видела…
P.S. О Топе писать получилась бы целая повесть. И неважно, что печальный финал. А какие были бы страницы! Умный, яркий, проницательный, выдумщик. А на такую любовь редкий человек способен. И как же мне повезло, девчонке, что я в таком юном возрасте узнала КАК смотрит на женщину влюбленный мужчина…
Он будил меня каждое утро. Выглядело это так: мама выпускала его пробежаться очень рано, в пять- половине шестого, он возвращался к моему плановому пробуждению – где-то к семи. Я никогда к этому моменту уже не спала, а слушала каждый звук из этого ритуала. Итак, он вбегает и начинает топтаться нетерпеливо у лестницы, ведущей на второй этаж, к моей комнате. Вздыхает шумно, скрипит половицами. Ждет сигнала от мамы: «Ну, иди уже, буди свою красавицу», после чего стремительно взлетает по лестнице, лбом таранит дверь, но, увидев меня с закрытыми глазами (я притворяюсь возбужденно грызет мою подушку. У нас со временем все подушки оказались с надгрызанными уголками. Такие вот следы собачьей любви)) Я наконец открываю глаза, он урчит что-то радостно и тычется своим холодным мокрым носом: как я рад…