Мне было лет одиннадцать, когда начал сниться этот сон. Какой-то зазеркальный кинооператор так часто прокручивал мне одну и ту же сновидческую кинопленку, что сюжет ее надежно отпечатался в памяти.
Будто бы я просыпаюсь ночью от острого чувства беспокойства и зову маму. Но она меня не слышит, отчего мне приходится вставать самой и пробираться к ее комнате сквозь темноту ночного дома. Я выхожу в большой квадратный холл нашей квартиры «улучшенной планировки» и теряюсь среди трех одновременно открытых дверей. Словно среди трех сосен в лесу я блужу и петляю в дверных углах и тупиках и никак не могу найти выход.
В какой-то момент я уже не помню – куда и откуда направлялась. В голове зудит отчаянная мысль – выбраться бы из этого капкана хотя бы когда-нибудь. Туда, где есть свет и воздух. Сердце тревожно бьется, руки и ноги слабнут от каждой безуспешной попытки освобождения.
Вдруг ситуация меняется. Внутри дверного лабиринта я встречаю женщину в белых одеждах. Первая моя реакция скорее радостная – появился хоть кто-то, кто поможет мне выбраться отсюда. Но когда я присматриваюсь к ее виду и догадываюсь – кто Она, радость моя сменяется оцепенением.
Лицо незнакомки скрыто под белым плотным покрывалом. Что-то внутри меня очень не хотело бы увидеть это лицо и потому толкает прочь от Нее – нужно бежать, как можно скорее и как можно дальше. Но белая женщина цепко хватает меня за запястье и тащит за собой. Совершенно невозможно противиться ее невероятной силище, обнаружившейся в тонких бледных руках.
Белая втаскивает меня в комнату, похожую на гостиную нашей квартиры. Там происходит нечто странное – на креслах у телевизора два скелета играют в шахматы! Они спорят и ругаются, шутят и смеются. Словно два давних приятеля, встречающиеся за черно-белой доской, по субботним вечерам. И никого из них ничуть не смущает факт отсутствия жизни – в привычном для нас понимании. Дикий фарс, смесь зловещего и смешного, вызывает во мне бурный хохот. Безудержный смех приносит облегчение и долгожданное освобождение. Белая рука отпускает мое запястье.
Я просыпаюсь с остатками страха и смеха в одном флаконе. Но каждый последующий раз сон этот повторяется в мельчайших деталях. Иногда по нескольку раз за ночь. И я никак не могу его ни избежать, ни остановить, пока весь сюжет не будет проигран до конца.
Удивительно то, что я никогда не осознаю свое пребывание во сне – так, как я осознаю это во всех других моих сновидческих путешествиях, ведь к этому возрасту во мне уже созрела опытная сновидица. Кому-то явно необходимо, чтобы я вновь и вновь проживала сон, как наяву. С полнотой эмоций и переживаний. Ничего не должно быть упущено и утрачено из его глубинной мудрости.
Спустя несколько месяцев я заболею всерьез и надолго. Целая цепь «неблагоприятных обстоятельств» превратит обычную простуду в смертельную угрозу. Когда я почувствовала страх и беспомощность родителей в отношении моего здоровья и жизни, мне вдруг написался стих.
Не помню всех подробностей моего стихотворчества, в памяти остался лишь общий фон и одно слово. Радость освобождения от того, что я направляюсь в «Небытие». Я с волнением решилась показать свое произведение лишь отцу. Он прокомментировал мой труд довольно оскорбительным для меня образом. Предположил, что я где-то это стихотворение слышала раньше и просто вспомнила его теперь. «Оно не может быть написано ребенком…Кажется, я что-то похожее встречал у Блока».
Обида «непризнанного гения» засела в моем сердце на долгие годы. Я никогда более не пыталась писать стихов, строго-настрого запретила себе это. Только недавно я вдруг поняла причину такой отцовской реакции. Папа просто-напросто испугался! Испугался за жизнь своей горячо любимой дочери. И не нашел лучшего средства отвлечь меня от мыслей о смерти, чем охаять мои стихи. Теперь я не держу на отца обиды и благодарна ему за его родительскую любовь, каким бы способом она ни выражалась.
Что для меня теперь та давняя история? Это подсказка, инструкция по преодолению страха перед смертью. Смех, юмор, анектод… Вот лучшие из инструментов на этом пути!
Но не подумай – я вовсе не имею в виду высмеивание смерти как таковой. Я отношусь к Белой Женщине с должным почтением.
А смеюсь я лишь над собственным страхом!