(во исполнение жизненной миссии)
Я примерно представляю, когда семена этого страха были посеяны в моем сознании. Будучи детьми, мы с друзьями любили пугать друг друга на сон грядущий историями и небылицами, леденящими кровь. О смерти, о кладбищах, об оживших мертвецах. Бежишь потом домой, перескакивая по нескольку ступенек за раз. Страх темноты придает детскому телу стремительность зайца, уносящего ноги от стаи волков! Хорошо, если в подъезде лампочка горит. А что, если нет? А если еще и дверь в квартиру кто-то из домашних случайно защелкнул. Тогда рвешь ручку неистово и колотишь ногой в дверь. Откройте! Вырвите меня из лап темноты! Пустите к свету!
Одна из таких историй была услышана мною всего однажды, как «совершенно правдивая». Рассказчик божился, что его тетя встретила недавно странную молодую пару. Девушка была необыкновенно красива, а юноша – совершенно седой. На любопытные расспросы тетушки молодожены поведали свою историю знакомства.
У очень богатого отца умерла дочь, в которой он души не чаял. Убитый горем родитель распорядился обрядить тело девушки в богатейшие одежды и драгоценности. Так ее и захоронили, как истинную принцессу. Слухи о том, что красавица унесла в могилу несметные богатства, быстро распространились по округе. Шайка молодых сорви-голов решилась на немыслимое – раскопать захоронение и забрать драгоценности.
Когда же заговорщики отворили инкрустированную крышку последнего девичьего пристанища и попытались снять украшения с пальцев и запястий, спящая красавица очнулась, чем вызвала ужас у горе- преступников. Большинство из них стремглав унесли ноги, куда подальше от места потустороннего явления. Но один парень настолько был потрясен увиденным, что замер в оцепенении, не в силах отвести глаз от ожившей покойницы. Якобы именно он и стал впоследствии ее мужем. А ранняя седина досталась семейной паре на долгую память, как воспоминание их неординарной первой встречи.
Почему-то именно эта история запомнилась мне больше других страшилок. Было в ней что-то одновременно и дико невероятное, и глубоко правдивое. Спустя годы она не раз всплывет еще в моей памяти и заставит пережить не самые простые моменты…
Лето поступления в институт, мне – неполные семнадцать. Традиционных подготовительных треволнений и экзаменационных испытаний в моем случае не было. Я едва успела договориться с репетитором о занятиях по математике, как мы с папой «случайно встретили» его шапочного знакомого, который сообщил о новой специальности, только что открытой в вузе, где он на тот момент доживал свой век парторга. Как бы между прочим, политработник поведал радостную для меня весть – медалистов там принимают по собеседованию! Через несколько дней я уже была зачислена в институт, а впереди было целое лето отдыха и развлечений.
Но вместо того, чтобы купаться в реке, нежиться в лучах летнего солнца, наслаждаться прогулками на свежем воздухе, я засела дома, с книгами в руках. И тематика моего чтения была весьма специфичной. Бесы Достоевского. Забавное Евангелие Таксиля. Страшная месть Гоголя…
Тогда же со мною начинают происходить странные вещи. Средь бела дня я регулярно проваливаюсь в пограничные состояния, меж сном и явью. И там переживаю пугающие наваждения. Уродливые сущности, зазывающие меня в какие-то темные пучины. При этом я словно выхожу из своего тела, вижу его со стороны, но никак не могу вернуться, пробудиться.
Некоторое время я не решаюсь ничего говорить родителям. Не хочу пугать маму, не желаю вызывать у папы иронию по отношению к моим словам. Но однажды со мною происходит нечто совершенно ужасное. Я помню это событие и теперь до мельчайших подробностей – визуальных, обонятельных, тактильных и вкусовых.
Я сижу на диване в своей комнате полулежа, опираясь на бабушкину перьевую подушку и прикинув ноги легким пледом. Не смотря на середину лета, меня часто одолевает озноб. Я читаю «Бесов» Федора Михайловича. В какой-то момент меня снова стремительно клонит в сон. Я едва успеваю отложить книгу на стул, стоящий рядом с диваном. Правая ладонь остается на странице, а обложка прихлопывает ее сверху – последнее, что я вижу наяву, прежде чем провалиться в видение.
Я чувствую присутствие кого-то у себя за спиной. Это существо начинает плотно прижиматься ко мне и прерывисто дышит в затылок и левое ухо. От него исходит обжигающий жар, но я испытываю при этом леденящий ужас. Безуспешно пытаюсь вырваться или хотя бы очнуться. Очень хорошо различаю левую часть его тела. Пальцы рук с заостренными ногтями, желтоватая кожа с обильной волосистостью, часть лица с бакенбардами темных мелких завитков. Позднее, при описании фрагмента демонического лица я сравню его с Пушкиным. Но самой устрашающее в этом существе – его смех! Зловещее хихиканье, мерзкое и звонкое, отзывающееся многократным эхом в моей голове.
Я собираю все свои силы, сжимаюсь в комок, а затем резко поворачиваюсь и впиваюсь зубами в плечо этой твари. Он взвизгивает и отпускает свою хватку, а я мгновенно пробуждаюсь от наваждения. Привкус жженой резины во рту и острый серистый запах недвусмысленно говорят о происхождении этого монстра.
Все время, пока длился этот кошмар, я воспринимала все происходящее вокруг: как мама ходит за приоткрытой дверью, как звонит телефон. Но никак не могла вернуться к этой действительности. Что-то удерживало меня ТАМ. Вырвавшись из чудовища, я почувствовала небывалое освобождение!
Я вскакиваю с дивана и мчусь на кухню, где мама хлопочет по кухонным делам. В состоянии шока бормочу невразумительные для нее вещи и прерывисто – то ли плачу, то ли смеюсь. Прошу не хоронить меня, если я вдруг умру, а обязательно проверить – вдруг это всего лишь сон, летаргия.
Я не решилась рассказать родителям подробности своего видения, но слез и просьб было вполне достаточно, чтобы немедленно инициировать обряд православного крещения. Папе по ходу досталось на пряники от мамы: «Это все твои коммунистическая дурь! Дочь в семнадцать лет все еще не крещена!» Обряд организовали в несколько дней и с момента омовения священной водой мои пограничные состояния происходили все реже и реже. Сущности в них уже не приставали ко мне, а позволяли лишь наблюдать за собой со стороны.
Примерно через полгода видений не стало вовсе, лишь изредка были неконтролируемые выходы из тела, когда я не могла вернуться обратно. В такие моменты я пугала окружающих своим бледным видом, «как покойница». А вот страх летаргии еще несколько раз всплывал.
Однажды, застряв в лифте во время так называемого «веерного отключения электричества» я просидела там около часа. Если бы не моя собака рядом, наверняка свихнуться бы мне от ужаса. Помню, как без умолку говорила с ней в этот темный час, пытаясь прорубить голосом в холодной тишине окошко к теплу и свету.
Позднее, во время процедуры на томографе я пережила очередной приступ паники. Искусала губы в кровь, на ладонях надавила синяки ногтями, пока длилась эта экзекуция. Полная имитация погребения, с одним лишь исключением – там был свет. Это меня спасло, а еще мысль, что когда-нибудь я обязательно выберусь отсюда.
В последний раз страх летаргии напомнил о себе не так давно, но уже не в событийном переживании, а в смутном воспоминании. Я читала книгу Элизабет Хейч «Посвящение», где она описала истории своих многочисленных воплощений. Хронологически первой из них была история дочери египетского фараона, которая совершила святоотступление, за что была замурована заживо в мраморном саркофаге. Именно этот сюжет в книге вызвал во мне беспокойство и желание пробежать страницы «по диагонали», дабы не сталкиваться с мучительными воспоминаниями.
Что для меня тема летаргии теперь? Навязчивых состояний по этому поводу я давно не испытываю. Страха быть погребенной заживо тоже нет. Насколько я могу судить по отсутствию подобных мыслей. Есть лишь легкий фон воспоминания, будто это уже случилось прежде. Не думаю, что это было связано с наказанием, также как и не верю, что кто-либо вообще вправе наказывать душу, кроме нее самой. Она зачем-то выбирала и переживала этот опыт, как очень экстремальный и скорый урок, благодаря которому были получены возможности для стремительного роста.
А коль так, то я отношусь с уважением к этому непростому выбору души.
