Год назад, ровно под Рождество мне приснился старый ворон – едва дышащий, почти ничего не весящий. Я подобрала его на улице чуть живого, прижала к груди крепко-крепко и принесла к себе в дом. Близкие стали меня отговаривать: «Ты с ума сошла! Птица несет в себе холод смерти. Ты не сможешь ее спасти. Вместо этого сама погибнешь» Но я настаивала на своём: «Он будет жить со мной! Он очень мудрый и мне достанет сил, чтобы вытащить его из лап старости и смерти».
С тех пор я то приближала ворона к себе, то напротив – чувствуя, что жизненные силы на исходе, – отдаляла его, чтобы восстановиться и снова взяться за спасение древней души. Ворон преобразовывался на глазах – молодел, свежел, выбирался в люди. Его физическое присутствие в моем доме обозначилось черными перьями из старого боа, которые дочь когда-то общипала и рассовала по углам, а теперь они стали проявляться в самых неожиданных местах, предвещая какие-нибудь катаклизмы местного масштаба.
Осенью прошлого года я почувствовала, что наши с вороном энергетические тела словно превратились в совмещающиеся сосуды. То, чего в нем прибывало – радости, смелости, бодрости – стремительно убавлялось во мне, и наоборот – его страхи, страдания и привычка сторониться людей – вползали в мою жизнь и крепко в ней обосновывались. Я очень испугалась и попыталась освободиться. Но вот незадача – чем больше старалась вырваться из этого кольца, тем больше теряла энергии, а ворон становился все сильнее.
Я сдалась и решила – ну и будь что будет! А затем стала искать в случившемся крупицы мудрости, что ожидала от ворона, когда принесла его в дом. И нашла: мудрая птица помогла мне увидеть мои привязанности – то, за что я держусь, чем дорожу чрезмерно, и что сковывает меня в тисках обусловленности. Прежде всего – это описание себя самой в картине мира. Благодарю ворона за эту очень болезненную, но такую своевременную науку.
И все было бы хорошо, если бы тот ворон не стал теперь притворяться голубем мира. Его слова больше не несут мудрости, а скорее – претенциозность, он стал скрывать свои глубокие теневые части, выставляя наружу только светло-возвышенные… Уж и не знаю – зачем это нужно, но в этой роли он для меня уже и не черный ворон, и не белый голубь, а скорее – серая ворона… Ничего не имея против серого цвета, никак не могу поддержать стайно-вороньего мышления.
И я призадумалась – а был ли на самом деле ворон там, где я его увидела? Или же я эту историю просто выдумала, сама себе приснила, а затем и прожила?
1 пинг