Кошкам ведь не свойственно то, что у людей принято называть логикой. Поэтому, они нисколько не обидятся на меня, если начну я свое повествование с еще одной истории о черной собаке, которую не упомянула прежде. Тогда она не вспомнилась – не время ей было. А теперь чувствую потребность ее оживить. Почему – станет ясно чуть позже. Откровенно говоря, пока что я и сама не вполне это понимаю. А вот кошки меня поймут.
Дело было в маленьком поселке, а мне было лет семь или восемь. Мы обитали в одной из многоэтажек в окружении частного сектора. А в одном из домов этого самого сектора, что соседствовали с нашим двором, жила одинокая старушка довольно скверного характера. Брюзга и злюка, по сравнению с ней даже Шапокляк показалась бы милейшей души человеком.
И был у этой старушки пес, которого боялась вся округа. А боялись его, надо сказать, не только за злой нрав – облаивал каждого, кто имел смелость двигаться по улице, страшно завывал и захлебывался слюной. Внешность собаки вполне соответствовала его репутации: черная свалявшаяся по бокам шерсть, безобразно косматая морда, желтоватые глаза-блюдца, кривые короткие лапы и леденящий кровь оскал. Просто чудовище!
Ребенком я была довольно отчаянным, – росла по большей части среди мальчишек, старалась ни в чем от них не отставать. Теперь уж и не вспомню, что предшествовало тому спору, но поспорила я с друзьями, что перелезу через забор и поглажу того самого пса. Сказано – сделано! Приятели заняли удобные для наблюдения позиции. Достаточно близко к забору, чтобы было видно, но и не слишком близко, чтобы успеть унести ноги, если что.
Я была уверена, что пес привязан, как это бывало прежде. Думала – вот проберусь к его будке тихонечко, со стороны огорода, заговорю с ним ласково, а потом уж попытаюсь прикоснуться. К моему удивлению, чудовище встретило меня раньше – он выбежал прямо в огород, волоча за собой оборванную цепь.
То ли потому что такой поворот событий был для меня слишком неожиданным, то ли жизненного опыта мне на тот момент не доставало, то ли еще по какой причине, но испугаться я не успела. Остановилась и замерла. Некоторое время мы смотрели в глаза друг другу. Он начал приближаться первым. Остановился в нескольких метрах от меня. Будто бы выжидал – каков будет мой ход?
Дальше на сближение пошла я, за пару шагов до него присела. Мы продолжали всматриваться друг в друга… Пес согнул передние лапы и чуточку наклонил голову, приглашая меня к холке. Я очень медленно и аккуратно протянула руку и притронулась к звериной шкуре. Вопреки ожиданиям, шерсть оказалась довольно мягкой и приятной на ощупь.
Чудовище от прикосновений дернулось и задрожало. Я продолжала гладить его, а он благодарно подставлял лоб, уши, морду… Как-то резко, не сговариваясь, мы оба заплакали. Каждый по-своему. Он – застонал, заскулил, зажмурился. А я заревела навзрыд, будто от резкой боли. Друзья позже говорили – им показалось, что пес меня укусил.
Но не от физической боли я плакала. Мне стало больно внутри. От его боли. Похоже, никто и никогда не ласкал его. Люди объявили его чудовищем и устроили ему чудовищную жизнь. Я почувствовала, как били его палкой, когда он был еще маленьким, чтобы стал настоящим охранником, а не виляющим хвостом добряком. Я почувствовала, как часто он оставался голодным, попав в немилость к хозяевам за врожденную свою доверчивость. Я почувствовала, как из года год, в обветшалой будке тело пса мерзло от лютых морозов, мокло от проливных дождей, изнывало от летнего зноя. Я почувствовала, как сердце его обросло ненавистью к людям, ко всему миру вокруг, к собачьей своей судьбе. Но это только снаружи. Внутри оставалась прежняя нежность и доброта.
***
Возвращалась я молча, твердо зная с того момента – не все то, что кажется чудовищным, является таковым. И что у каждой боли есть своя причина. И что, как это ни печально, все причинно-болевые нити всегда ведут к людям. С тех пор мне интересны эти нити и их невероятные хитросплетения.
