Последние несколько дней погода испытывает на прочность – редкое сочетание сильного мороза, ветра и высокой влажности. Попадая на воздух, переживаю отвратительное ощущение, словно не только одежда, но и тело насквозь пропитывается ледяной влагой. Ветер подымает вихри из смеси грязного снега, песка и соли, и оскорбительно швыряет их в лицо. Беспомощность перед стихией гонит обратно – под кров жилища, офиса или хотя бы автомобиля.
Эти непригодные для прогулок дни чаще приходится проводить без движения, больше времени для раздумий и воспоминаний. Вот я и пустилась в размышления о своих отношениях с холодом. Они складывались неоднозначно: от заложенных природой к социально внушенным, от дружественных к враждебным, от отторжения к принятию и обратно. Качели.
С детством физические ощущения холода не связаны. Во всяком случае, я таких не припоминаю. Зато очень хорошо помню постоянные мамины тревоги: теплее одевайся, не то замерзнешь, замерзнешь – простудишься, простудишься – заболеешь, заболеешь и… ага. Надо сказать, что до поры до времени этот постоянный тревожный фон не влиял на мое отношение к холоду. Помню многочасовые купания в реке, когда «гусиная кожа» уже приобретает голубоватый оттенок, а губы и вовсе становятся фиолетовыми. Какой там гусь, скорее советская синяя птица – курица на прилавке универсама. Бабушка шутила, глядя на своих перекупавшихся внуков: «У вас нынче верба в попе вырастет», а мы смеялись и спорили – с кем из нас это диво приключится первым…
Вспоминаю примороженные от долгой зимней прогулки щечки и пальчики, отчего при входе в теплый дом кожа сначала как- будто немела, а чуть позже начинала приятно пылать. Детское тело запомнило зимнюю стужу не как холод, а наоборот – как этот вот жар, распускающийся изнутри. Не забуду язык, прилипший к металлической ручке в булочной, пока мама покупала хлеб. Помню немую боль и соленый привкус во рту, когда мы возвращались домой, но я не призналась маме о результатах своего эксперимента. Приятная гордость, что я не расплакалась, а справилась с ситуацией сама и приобрела ценный опыт…
Не знаю, до каких вершин дошли бы мои эксперименты с холодом, в пику родительским наставлениям, если бы в один момент не сошлось несколько неблагоприятных факторов. Их должно было собраться немалое количество, чтобы дать маме повод произнести коронную фразу «Я ведь тебя предупреждала!». Это и майские «колхозные отработки» через месяц (!) после Чернобыля – двенадцатилетние дети в открытом поле пололи свеклу. К тому еще резкое похолодание в тот день, а бестолковая учительница не догадалась легко одетых школьников отправить домой. А еще корь, появившаяся в районе, дала повод педиатрам неделю держать меня с высокой температурой и клокотанием в легких без медикаментов, в ожидании положенной сыпи. И в довершение – чудные врачи стационара, куда меня упекли с воспалением легких. Через пару недель их лечения мама забирала меня домой под расписку об отсутствии претензий, в обмен на медицинскую карту с грозно марширующим диагнозом “бронхо-… плевро-… пневмо-ния…”. История моей болезни длилась более трех месяцев ежедневного кошмара для всей семьи. Мама в то лето как-то резко осунулась, постарела лет на десять. На что была похожа к сентябрю я – даже вспоминать не хочется. Одноклассники и учителя меня не узнавали…
В общем, случилось так, как “мама предупреждала” – я простудилась, заболела и … едва не умерла. Вот только момента замерзания я все равно не помню. Может, его заслонили более острые переживания самой болезни, а может, его и не было вовсе. Тем не менее, мое отношение к холоду с тех пор все же изменилось. Я реже стала рисковать, чаще подстраховываться, вооруженная народной глупостью о том, что «пар костей не ломит». К сожалению, это осторожничанье стало проявляться не только по отношению к холоду, но и другим ситуациям, возможностям и людям.
Не могу сказать, что только тот неблагоприятный опыт с холодом повлиял на мое формирование эдакого «человека в футляре». Были, конечно, и другие обстоятельства. Годам к тридцати я превратилась в довольно изнеженное существо, сплошь пропитанное страхами, которые я старательно прятала за забором «любви к комфорту и устроенному быту». И когда я окончательно осознала стремительную динамику превращения предосторожностей и страхов в настоящие фобии, меня вдруг потянуло развязывать этот клубок в обратную сторону. Коснулись эти преобразования и отношений с холодом…
Это случилось весной в Крыму. Конец марта – начало апреля. Воздух около плюс десяти, морская вода едва шесть по Цельсию. Мне до того захотелось побороть свое упрямое тело – ведь передо мной каждое утро было несколько примеров ранних купающихся, молодых и постарше, спортивных и не очень. А мои самостоятельные попытки окунуться заканчивались застреванием на уровне «море по колено» и ледяным оцепенением по всему телу. Я едва сдерживала слёзы злости на свою дурацкую слабость, взявшую надо мной верх. В решающий день ключевым мотивом стал пример беременной женщины, искупавшейся запросто поутру. А еще я увидела в море резвящихся дельфинов и решилась, наконец, попросить помощи у специалиста – тренера ци-гун. Она объяснила мне нюансы правильного контакта с холодной водой. А затем взяла за руку, и мы вошли в море вместе. Для кого-то в таком шаге не было бы ничего особенного, для меня же это была еще одна огромная победа над собой!
Дальше события развивались легко и естественно. Природный контакт с холодом восстановился на редкость быстро. Уже через месяц я стала регулярно купаться в источнике колодезной температуры, морская или речная вода в пятнадцать градусов казалась вполне комфортной. Тело перестало чувствовать продувание ветром и пропитывание влагой, забывалось ощущение «промозглого холода», как-будто поверх прежней чувствительной кожи появился прочный панцирь…
Это восстановление естественного контакта с природой и с собой длилось полтора года, а потом прекратилось резко, без предупреждения. Я свернула с этой дороги шесть месяцев назад. Вернее – меня с нее столкнули, и только теперь я потихоньку позволяю себе мысленно вернуться в тот период, чтобы попытаться понять. Что произошло? Была ли моя реакция на это падение единственно возможной или у меня был выбор. Могла ли я сделать что-то другое, кроме того, что сделала – испуганно сбежала и попыталась вернуться к прежнему статус-кво…
История моего падения – не для этого рассказа. Скажу лишь одно – в отношении холода я действительно вернулась назад и даже больше. Я теперь снова мерзну и кутаюсь, злюсь на непогоду и брюзжу. Недавно со мной случилось самое острое переживание замерзания в моей жизни. И что примечательно – оно не имело отношения к погоде и вообще к внешним факторам. Меня вдруг внезапно стала бить лихорадка. Холод подымался изнутри, словно из каких-то промерзших подземелий. Не помогало ничего – ни горячая ванна, ни многочисленные пледы и одеяла, ни чаи. Меня колотило, как никогда ранее…
Мы с холодом теперь снова враги. Не знаю – будет ли у меня когда-нибудь возможность снова подружиться с ним. Смею лишь робко надеяться. Может быть, с приходом весны?..
